Поэзия для джаза. Ваши любимые стихи.

[ivan_buratino]

однажды вошёл я в метро и услышал призыв –
места уступать инвалидам, но не было толку
от рож этих кислых, что сморщенный презерватив,
никто не привстал, и тогда я достал не двустволку,

свой верный узи, и очистил от сумрачных гнид
места методично и кротко, без всякого гнева,
но в этот вагон ни один не вошёл инвалид,
и стал я от горя святым и вознёсся на небо,

и там я в небесной подземке услышал призыв –
места уступать инвалидам, но не было толку
от рож этих кислых, что сморщенный презерватив,
никто не привстал, и тогда я достал не двустволку,

свой верный узи, и очистил от сумрачных гнид
места методично, без гнева, я гнев не приемлю,
но в этот вагон ни один не вошёл инвалид,
и боги от горя меня возвратили на землю,

вот так и мотаюсь меж горней и дольней тюрьмой,
мне тридцать столетий, но это не повод для сплина,
зовусь агасфером, и в странствиях этих со мной
мой верный узи и, как минимум, два магазина...

Сергей Шестаков

[ivan_buratino]

и еще одно

от горючих этих вод
тяжелы слова,
сердце медленно идет,
тикает едва,

падает на землю плод,
догорает луч,
скоро кончится завод,
и потерян ключ,

человек в окно глядит
осень напролёт,
этот мир и этот вид
он не узнаёт,

почему не слышен шум
и земля гола,
почему его костюм
чёрен как смола,

что забыл он здесь, хмельной,
с посохом басё,
кто там за его спиной
шепчет: вот и всё...

[Владислав «vvb5p»]

ПРО ТО, КАК ВОРУЮТ ПОЭТЫ
Автор: orlusha

Как тяжело читать порой стихи
Под девушковы «ахи» и «хи-хи»,
Когда от двух всего четверостиший
Зависит, как она к тебе задышит,
А ты, от вожделения зверея,
Её ласкаешь яростным хореем,
И чувствуешь буквально каждым фибром,
Как пуговицы рвутся под верлибром,
Как робость и сомнения и страхи
Срывает похотливый амфибрахий,
И для любви потока нету дамб,
Которых не пробил бы верный ямб.
Победа! Трубы! Всё, пора в кровать!
Но вдруг: «Что я могу ещё сказать?» -
Срывается, знакомое до боли…
Она вдруг скажет: «Мы учили в школе
Всё это. Кстати, мне пора домой,
За Пушкина – спасибо, мальчик мой».
Ты – еле дышишь: ну какой там Пушкин!
Ты ей про брови, руки, про веснушки…
Блондинка с виду, а ответ – шатенки:
«А это, про веснушки – кто, Ваншенкин?»
Ты весь дрожишь, не человек, а тварь,
И жалкое подобье человека,
Ты начинаешь: «Улица… фонарь…»
И тут же видишь вывеску «Аптека»,
И понимаешь, нет стиха известней!
И всё! Погиб поэт, невольник чести.
Вот, чёрт! И это – тоже не моё,
И Лермонтов описывал её
Тугие бёдра, красоту и стать.
Поэтов нужно в детстве убивать,
Чтоб мысли у меня не воровал
Тот, кто давно на свете проживал.
А впрочем, нет! Поэзии – виват!
Ни в чём и никогда не виноват
Поэт, когда пририфмовал к любови
Прилив к щекам внезапный бурной крови.
Поэт ворует, если он влюблён,
У всех влюблённых будущих времён,
И ради соблазненья жёсткой схемы
При помощи рифмованной системы
Для резвой имитации полёта
Крадёт у всех из словооборота
Слова и фразы, целые признанья,
Потом, сорвав случайные лобзанья,
К другой спешит наш быстрокрылый гений,
Чтобы потом десятки поколений
В безмолвной муке открывали рот
При виде той, продолжить с кем свой род
Хотелось бы, но ничего сказать
Они не смогут. Значит – отказать
От сердца, от любви. Под зад ногой!
«Ты Пастернака почитай другой!
И Лермонтова – тоже я читала!
Ты рифму для меня составь сначала,
Про то, как я нежна и ясноока,
Но не воруй, пожалуйста у Блока!»
Так будет, но пройдёт десяток лет,
И новый народится вдруг поэт,
И бросит Ей записку к изголовью,
Где жизнь его срифмована с любовью,
И, жив уже от похоти едва,
Найдёт желанной нужные слова,
И овладеет от других тайком,
Ведь он владеет русским языком,
Ведь он опять сегодня полюбил,

Я Пушкина бы всё равно убил.

[Владислав «vvb5p»]

пижон он конечно, но нравится мне

Не забудь
Стихи: Вознесенского

Человек надел трусы,
майку синей полосы,
джинсы белые, как снег,
надевает человек.

Человек надел пиджак,
на пиджак нагрудный знак
под названьем «ГТО».
Сверху он надел пальто.

На него, стряхнувши пыль,
он надел автомобиль.
Сверху он надел гараж
(тесноватый—но как раз!),

сверху он надел наш двор,
как ремень надел забор,
сверху он надел жену,
и вдобавок — не одну,

сверху весь микрорайон,
область надевает он.
Опоясался как рыцарь
государственной границей.
И, качая головой,
надевает шар земной.
Черный космос натянул,
крепко звезды застегнул,

Млечный Путь — через плечо,
сверху — кое-что еще...

Человек глядит вокруг.
Вдруг —
у созвездия Весы
вспомнил, что забыл часы.

(Где-то тикают они,
позабытые, одни?..)

Человек снимает страны,
и моря, и океаны,
и машину, и пальто.
Он без Времени — ничто.

Он стоит в одних трусах,
держит часики в руках.
На балконе он стоит
и прохожим говорит:

«По утрам, надев трусы,
НЕ ЗАБУДЬТЕ ПРО ЧАСЫ!»

[Владислав «vvb5p»]

СООБЩАЮЩИЙСЯ ЭСКИЗ
Мы, как сосуды,
налиты синим,
зеленым, карим,
друг в друга сутью,
что в нас носили,
перетекаем.
Ты станешь синей,
я стану карим,
а мы с тобою
непрерывно переливаемы
из нас — в другое.
В какие ночи,
какие виды,
чьих астрономищ?
Не остановишь —
остановите!—
не остановишь.
Текут дороги,
как тесто, город,
дома текучи,
и чьи-то уши
текут, как хобот.
А дальше — хуже!
А дальше...
Все течет. Все изменяется.
Одно переходит в другое.
Квадраты расползаются в эллипсы.
Никелированные спинки кроватей текут,
как разварившиеся макароны.
Решетки тюрем свисают,
как кренделя или аксельбанты.
Генри Мур, краснощекий английский ваятель,
носился по биллиардному сукну своих
подстриженных газонов.
Как шары, блистали скульптуры, но они то
расплывались, как флюс, то принимали изящные
очертания тазобедренных суставов.
«Остановитесь!— вопил Мур. — Вы прекрасны!..» —
Не останавливались.

По улицам проплыла стайка улыбок.

На мировой арене, обнявшись, пыхтели два борца.
Черный и оранжевый. Их груди слиплись. Они
стояли, походя сбоку на плоскогубцы,
поставленные на попа.
Но-о ужас! На оранжевой спине угрожающе
проступили черные пятна.
Просачивание началось. Изловчившись, оранжевый
крутил ухо соперника и сам выл от боли — это
было его собственное ухо.
Оно перетекло к противнику.
Букашкина выпустили.
Он вернулся было в бухгалтерию, но не смог ее
обнаружить, она, реорганизуясь, принимала
новые формы.
Дома он не нашел спичек. Спустился ниже этажом.
Одолжить.
В чужой постели колыхалась мадам Букашкина. «Ты
как здесь?» «Сама не знаю — наверно,
протекла через потолок». Вероятно, это было
правдой. Потому, что на ее разомлевшей коже,
как на разогревшемся асфальте, отпечаталась
чья-то пятерня с перстнем. И почему-то ступня.
Вождь племени Игого-жо искал новые формы
перехода от феодализма к капитализму.
Все текло вниз, к одному уровню, уровню моря.
Обезумевший скульптор носился, лепил, придавая
предметам одному ему понятные идеальные
очертания, но едва вещи освобождались от его
пальцев, как они возвращались к прежним
формам, подобно тому, как расправляются
грелки или резиновые шарики клизмы.

Лифт стоял вертикально над половодьем, как ферма
по колено в воде.
«Вверх — вниз!»
Он вздымался, как помпа насоса.
«Вверх — вниз».
Он перекачивал кровь планеты.
«Прячьте спички в местах, недоступных детям».
Но места переместились и стали доступными.
«Вверх — вниз».

Фразы бессильны. Словаслиплисьводну фразу.
Согласные растворились.
Остались одни гласные.
«Оаыу аоии оааоиаые!..»
Это уже кричу я.
Меня будят. Суют под мышку ледяной градусник.
Я с ужасом гляжу на потолок.
Он квадратный.

Андрей Вознесенский.
как с глиной обращается с языком - переворачивает его как хочет, гигант поэзии, хотя пижон. Я был на его поэтическом вечере лет десять назад, не скажу, что поражен был, но впечатление осталось.

[Владислав «vvb5p»]

По моему это произведение имеет непосредственное отношение к теме

Беременный бас

Вступление

Даждь нам джаз. А сапогом по роже?
Как мужик беременный - пузатый бас.
Джаз - вид жизни. Боже, Боже,
даждь нам джаз!

В Бийске - минус 70. Обморозишь сердце.
Может, впрямь согреются, играя джаз?
Вымерзает интеллигенция.
Замерзает рабочий класс.
Совесть измеряется килогерцами.
Даждь нам газ!

Русские джазисты, бомжи элитарные,
пальцы коченеют в такие холода!
Ты куда ведешь нас, ударник,
ударник-ударникуданикуданикуда - НИКУДА

Джем, жим, джин, джин-тоник,
тоник-тониктониктониктоникто - НИКТО

Бабочка с иголки подсела мне на тай -
на тай-натайнатайнатайнатайна - ТАЙНА

Но над веками
взмахнет руками
Христос - как без палочки дирижер-джазист.
Как Он устал дирижировать нами!
.....

[lesha]

Вчера вот это стихотворение вычитал.
Пастернак.

ПОСЛЕ ГРОЗЫ

Пронесшейся грозою полон воздух.
Все ожило, все дышит, как в раю.
Всем роспуском кистей лиловогроздыx
Сирень вбирает свежести струю.

Все живо переменою погоды.
Дождь заливает кровель желоба,
Но все светлее неба переходы,
И высь за черной тучей голуба.

Рука художника еще всесильней
Со всех вещей смывает грязь и пыль.
Преображенней из его красильни
Выходят жизнь, действительность и быль.

Воспоминание о полувеке
Пронесшейся грозой уходит вспять.
Столетье вышло из его опеки.
Пора дорогу будущему дать.

Не потрясенья и перевороты
Для новой жизни очищают путь,
А откровенья, бури и щедроты
Душе воспламененной чьей-нибудь.

[Roman]

...И слабым песочком кольнула
коростка у глаза в углу
и светом наполнился шарик,
как вдруг перестал быть собой:

от тонких кубических стекол
тончайший покров отлепил,
и вдруг захотелось обратно,
как слово, слегка продрожав.

И груша в зрачке отразилась,
и яблоко, и артишок.
А где-то дудел в саксофончик
то Паркер, а то Арчи Шепп.


Игорь Лощилов

[Alex64]

Музыка моя, слова,
их склоненье их спряженье,
их внезапноу сближенье,
тайный код обнаруженье
их единства и родства -

музыка моя, слова,
осень, ясень, синь, синица,
сень ли, синь ли, сон ли сниться,
сон ли синью осениться,
сень ли, синь ли, синева -

музыка моя, слова,
то ли поле, то ли ели,
то ли лебеди летели,
то ли выпали метели,
кровля, кров ли, покрова -

музыка моя, слова,
ах, как музыка играет,
то ли сердце замирает
и кружится голова -

синь, синица, синева.

Левитанский...

[ivan_buratino]

Один из нашего отряда -
интеллигентный, холостой -
мне с откровенностью простой
впечатал в лоб: "Кому ты нада!"
А мог сказать: "Я Вас люблю",
Не получилось - вот досада,
зато сказал "кому ты нада".
Я все стерпела и стерплю,
но эти мерзкие три слова
я не забуду никогда,
и если вдруг услышу снова -
все брошу раз и навсегда.
Куплю билет на электричку,
последней мелочью звеня.
Возьму с собой бензин и спички -
и только видели меня.

Елена Казанцева

[Владислав «vvb5p»]

ИОСИФ БРОДСКИЙ
ПЬЕСА С ДВУМЯ ПАУЗАМИ ДЛЯ САКС-БАРИТОНА
( из цикла "Июльское интермеццо")

Металлический зов в полночь

слетает с Петропавловского собора,

из распахнутых окон в переулках

мелодически звякают деревянные часы комнат,

в радиоприемниках звучат гимны.

Все стихает.

Ровный шепот девушек в подворотнях

стихает,

и любовники в июле спокойны.

Изредка проезжает машина.

Ты стоишь на мосту и слышишь,

как стихает, и меркнет, и гаснет

целый город.

Ночь приносит

из теплого темно-синего мрака

желтые квадратики окон

и мерцанье канала.


Играй, играй, Диззи Гиллеспи,

Джерри Маллиган и Ширинг, Ширинг,

в белых платьях, все вы там в белых платьях

и в белых рубахах

на сорок второй и семьдесят второй улице,

там, за темным океаном, среди деревьев,

над которыми с зажженными бортовыми огнями

летят самолеты,

за океаном.

Хороший стиль, хороший стиль

в этот вечер,

Боже мой, Боже мой, Боже мой, Боже мой,

что там вытворяет Джерри,

баритон и скука и так одиноко,

Боже мой, Боже мой, Боже мой, Боже мой,

звук выписывает эллипсоид так далеко за океаном,

и если теперь черный Гарнер

колотит руками по черно-белому ряду,

все становится понятным.

Эррол!

Боже мой, Боже мой, Боже мой, Боже мой,

какой ударник у старого Монка

и так далеко,

за океаном,

Боже мой, Боже мой, Боже мой,

это какая-то охота за любовью,

все расхватано, но идет охота,

Боже мой, Боже мой,

это какая-то погоня за нами, погоня за нами,

Боже мой,

кто это болтает со смертью, выходя на улицу,

сегодня утром.


Боже мой, Боже мой, Боже мой, Боже мой,

ты бежишь по улице, так пустынно, никакого шума,

только в подворотнях, в подъездах, на перекрестках,

в парадных,

в подворотнях говорят друг с другом,

и на запертых фасадах прочитанные газеты оскаливают

заголовки.

Все любовники в июле так спокойны,

спокойны, спокойны.

1961

[ivan_buratino]

vvb5p, вот!!

[ivan_buratino]

в неуказанной стране
на заснеженной стерне
тихо ропщут зверокошки
и на кухнях понемножку
бродят призраки борщей
тени брошенных вещей
вяло ноют под скамьёю
смысла ищем всей семьёю
жжётся правильный глагол
я искал, но не нашёл

может, здесь скребутся бесы
за каким-то интересом
- что такое, кто такой?
это ветер над рекой
воет, веет, веселится
гладит пальцы, кольца, лица
у посёлка тыловой
пристань чёрная дымится
- ты откуда, человек?
- мама, родина, артек
нет возврата никуда
только лёгкая вода
льётся с севера сюда
шелестит по красной глине
видно, мы с тобой на льдине
уплываем навсегда

Михаил Квадратов

[ivan_buratino]

уходят пальцы в пластилин перчаток
уходят люди в пластилин взрывчаток
уходит детство в кроличью нору
меня несут крылатые качели
меня несут крылатые качели
частицу пыли в черную дыру

я распознала многогранность звуков
и музыкой в ушах жужжала муха
под стражей разжиревших пауков
но закатает в пластилин окрестность
умеющий любые слышать песни
немой вокзальный нищий спиваков

и снова никого не будет в доме
я утону в глубокой глаукоме
где бог не выдаст и свинья не съест
без лишних слов и без пустой печали
меня качели эти укачали
живот мой пуст и гулок мой подъезд

уходят мыши в дырочки масдама
вползают дети в лона к спящим мамам
стараясь не растягивать живот
и ложкой снег отравленный мешая
неоновая ночь поди большая
так отстраненно и без нас живет

Алевтина Дорофеева

[sss]

Частушка.

Шел я лесом, камышом,
Видел девок - нагишом.
Девочки смеются,
Титечки трясутся

[ivan_buratino]

Три апельсина

Три апельсина
В синей косынке
Я принесу домой.
А город пахнет
Бензином и холодом,
Дую на пальцы,
И вдруг
Три апельсина на мостовую
Солнечный круг.
Ноги, колеса,
Коляски по слякоти...
Только горят
Три апельсина
На синей косынке,
Небо и сад.
(1983)

Ника Турбина
(1974-2002)

[sss]

Дымящихся светильников предсмертные огни
Дрожащее, скользящее последнее "усни"
Мерцающие линии, пришедший к цели путь
Пройдённости, бездонности грозившее "забудь"

Развязано, запутано, окончен счёт с людьми,
Предсказанность безмолвия идёт к тебе - прими
Возьми рукой притихшею воздушный жезл свечи
В безгласности горения сожги слова; молчи

Возвышенные линии рассветом смотрят вниз
И ждут благоговейности последнего; молись
Ни шёпота, ни ропота - в зеркальном прошлом дни
Подходит ночь беззвёздная, вся слёзная - взгляни

Лишь... ...вермут мутно-розовый поднимет дух твой ввысь
Купи бутылку нежную, мятежную; нажрись,
Зажри бухало вкусное второй бутылкой вновь
И вечно человечная придёт к людЯм любовь

Ты будешь добр, как крестница, ты будешь мил, как лох
С тобою будет женщина и бесконечный бог
Ты будешь бить ей личико, любя плевать ей в нос
Бесслезной ночью звёздную решишь ты с ней вопрос

Узнает край берёзовый,
Как лечит боль шмурдяк
Как вермут мутно-розовый увёл тебя в ништяк
Увёл тебя в ништяк

Сергей Жариков (ДК)

[ivan_buratino]

с утра обслушавшись вивальди
когда толпой когда вдвоем
мы никого не убиваем
мы просто мясо продаем
да шкурки в стильную полоску
перо и пух домашних птиц
и лишь в крещенские морозы
тела замерзшие девиц

lemon_sole

[sss]

Ла-ду-ду (ДК)

КГБ меня не тревожит
не ругает не корит
и охулки не положит
если надо все простит
главаря я не ругаю
не взрываю мавзолей
поездов под откос не пускаю
не скупаю я дрожжей

потому что я ду-ду
ла-ду-ду-ду
ла-ду-ду

я учился всегда на тройки
за мудилу считали друзья
а теперь я дитя перестройки
рок-н-ролльщик теперя я
в битласне разгляжу мессию
как Христос, волоса отпущу
неформальный я и красивый
только Сталина не прощу

потому что я ду-ду
ла-ду-ду-ду
ла-ду-ду

ах ты Cталин парнишка жестокай
ты зачем в тридцть-седьмом пошутил
верных ленинцев дергал ты током
понастроил ты братских могил
а они были как святые
как ягнята - друзья Ильича
а сегодня их внуки крутые
в микрофон нашу гласность кричат

вот и я ду-ду-ду-ду
ла-ду-ду-ду
ла-ду-ду

ах, чувырла! навстречу рассвету
я в тебя из-под старых кальсон
больше гласности больше свету
до конца перестройки влюблен!
жди меня,
о моя чувырла!
жди меня - и я, бля, вернусь
быть хочу я гражданом мира
я теперь КГБ не боюсь

потому что я ду-ду
ла-ду-ду-ду
ла-ду-ду

- потому что он ду-ду
ла-ду-ду-ду
ла-ду-ду

[Monty Python]

Я теряю тебя в этой мутной толпе,
Я теряю тебя по крупицам, по клеткам
С каждым мигом, пронёсшимся на высоте,
Теплота уступает паутинам и сеткам.

Я теряю тебя, мне тебя не найти,
Я теряю тебя постепенно, построчно
По-простому, как Золушка - без десяти,
И по-сложному, как фортепьяно настройщик.

Я теряю тебя, словно звук, словно вкус,
Забываю записывать, поздно - забыто!
Я теряю, казах. Я теряю, тунгус.
Я теряю, альцгеймер – убита, убита!

Моя память убита и ты вместе с ней,
Умирай, умирай, не проси подаянья!
Я теряю людей, я теряю друзей,
Я теряю наследников, имя теряя...

[ivan_buratino]

И было так, как будто жизни звенья
Уж были порваны... успокоенье
Глубокое... и медленный отлив
Всех дум, всех сил... Я сознавал, что жив,
Лишь по дыханью трав и повилики.
Восход Луны встречали чаек клики...
А я тонул в холодном лунном сне,
В мерцающей лучистой глубине,
И на меня из влажной бездны плыли
Дожди комет, потоки звездной пыли...

Максимилиан Волошин. 5 июля 1913

[sss]

ivan_buratino
Вот бы и мне так... :-)

[ivan_buratino]

человек надевает пальто,
чувствует, что не то,
вроде его и пальто и дом,
но как-то не эдак ему сегодня и там и в том,
он отпихивает кота, мурлычущего у ног,
кот поджимает хвост, думает: тоже мне полубог,
думает: тяжело, видать, на таких двоих,
думает: стал человеком, не узнает своих...

Сергей Шестаков

[Nikolai Shienok]

ivan buratino, спасибо. Пятница началась хорошо.

[lesha]

Марина Цветаева

Стихи растут, как звезды и как розы,
Как красота — ненужная в семье.
А на венцы и на апофеозы —
Один ответ: «Откуда мне сие?»

Мы спим — и вот, сквозь каменные плиты,
Небесный гость в четыре лепестка.
О мир, пойми! Певцом — во сне — открыты
Закон звезды и формула цветка.