Джон Колтрейн был в центре критической полемики со времен работы над sheets of sound вместе с Майлзом Дэвисом. Колтрейн продолжал исследовать природу музыки, несмотря на то что нередко о его увлеченных соло звучали нелестные слова. Он не обращал на них особого внимания. Через какое-то время его гармонический подход к пластам звука был принят критиками, и даже восхвален.
Стоило критикам догнать Колтрейна, как он уже начал играть по-другому. Колтрейн II, если вам угодно, больше занимался линейным развитием темы, так, словно мелодия была высечена из огромного куска гранита. По поводу второго, архитектурного, Колтрейна критики тоже успели побрюзжать.
Но Колтрейн, обладающий пытливым умом музыкант-исследователь, оставил архитектуру ради менее конкретных, более абстрактных способов самовыражения. Именно этот, третий, присутствующий, Колтрейн поднял невероятную волну критики, исполненную духа священной войны.
Критика Колтрейна III зачастую связана с именем Эрика Долфи, одним из музыкантов, чью игру окрестили «нечто новое» («new thing»).
Игру Долфи восхваляли и порицали с того времени, когда он вышел на национальную джазовую сцену два года назад. Прошлым летом он присоединился к группе Колтрейна и отправился с ним на гастроли. Это был именно тот тур, после которого Колтрейн и Долфи попали в немилость журнала Down Beat. Его редактор Джон Тайнан (John Tynan) стал первым критиком, открыто занявшим агрессивную позицию по отношению к тому, что играли Долфи с Колтрейном.
В номере за 23 ноября 1961 Тайнан писал: «Недавно в клубе Hollywood's Renaissance мне довелось услышать нечто ужасающее, нечто, что становится развивающейся анти-джазовой тенденцией, в исполнении передовых представителей того, что принято называть авангардом».
«Ритм секция была хорошей… Но она терялась за нигилистическими упражнениями духовых… Как будто Колтрейн и Долфи ставят себе целью намеренно разрушить свинг… Как будто они сосредотачивают все свои усилия на анархическом направлении своей музыки, которую смело можно назвать анти-джазом».
Клеймо «анти-джаз» приглянулось Леонарду Фезеру (Leonard Feather), от него он и отталкивался, критикуя Колтрейна, Долфи, Орнетта Коулмена и «the new thing» в целом в жураналх Down Beat и Show.
Конечно, высказывания Тайнана и Фэзера не остались незамеченными: читатели откликнулись молниеносно, горячо и разделились на два лагеря.
Недавно нам удалось уговорить Колтрейна и Долфи рассказать об их музыке и критике, которой она удостоена.
Первый вопрос - о продолжительности выступлений. Они растянуты на очень долгое время, Колтрейн и Долфи все играют и играют, через вдохновение – прямо в монотонность.
Колтрейн отвечает: «Они такие долгие, потому что все солисты стремятся пройти всеми дорогами, которые предлагает мелодия. В своих соло они стараются использовать все свои возможности. Всем найдется над чем поработать. Вот, например, когда играю я, есть какие-то вещи, которые я стараюсь обязательно сыграть. Так же Эрик и МакКой Тайнер (McCoy Tyner) [пианист Колтрейна]. К тому времени, как мы заканчиваем, песня успевает растянуться на довольно долгое время.
Никто этого не планирует – просто так получается. Выступления становятся дольше и дольше. В каком-то смысле, так мы растем».
Но на это критики возражают, что можно же поработать над песней заранее. Точно так же как писатель должен отредактировать свое произведение, чтобы оно не было растянутым и скучным и чтобы все в нем было по делу.
Колтрейн соглашается, что редактирование должно иметь место, но не для того, для чего вы могли бы подумать.
«Иногда мы играем по очереди с другим составом. Из-за того, что за ночь должны играть несколько составов, нельзя каждому играть по полтора часа. Нужно успеть за 45-55 минут и дать поиграть другому бэнду. Для таких причин, при такой необходимости и правда стоит заранее укоротить какие-то вещи.
Но если мы не ограничены во времени и все получается действительно музыкально, если есть некая целостность, не имеет значения, как долго мы играем.
С другой стороны, если в песне есть мертвые места, нет ничего хорошего в том, чтобы играть слишком долго».
Одна из «долгоиграющих» вещей Колтрейна – «My Favorite Things», в исполнении его группы она может порой оказать на слушателей поистине гипнотический эффект, но иногда кажется чересчур длинной.
Колтрейн играл «My Favorite Things», в ночь перед интервью и, показалось, он сыграл два соло. Закончил одно, уже стал переходить к главной теме и вдруг принялся за другую импровизацию.
«Вот как устроена эта песня, - говорит Колтрейн, - она состоит из двух частей. Мы играем обе. Есть минорная и мажорная части. Мы импровизируем в минорной, мы импровизируем в мажорной».
А есть какая-то определенная длина для каждой части?
«Это полностью во власти исполнителя – уж как он захочет. Одно время мы играли ее сначала в миноре, потом в мажоре, потом снова в миноре, но это и в самом деле было слишком долго, только на нее и хватало времени за один сет средней продолжительности».
Но разве с игрой удлиненных соло не связан риск того, что все идеи просто иссякнут? Что вы делаете, когда все идеи изложены?
«Тогда уж просто остановиться, - ухмыляется Колтрейн, - Если я чувствую, что я играю просто ноты… Может, я не чувствую ритма или нахожусь не в такой хорошей форме, в какой должен бы находиться, когда такое происходит. Когда я понимаю это в середине соло, я стараюсь довести все до точки, когда снова приходит вдохновение. Тогда ничего не надо придумывать, все спонтанно. Если эта точка достигнута, я чувствую, что все продолжается – оно снова живет. Ну а если нет, я просто выйду из игры, поклонюсь и уйду».
Долфи, просидевший без движения все время, пока Колтрейн говорил, показывает полное соглашение по поводу того, что когда вдохновение ушло, нужно заканчивать.
Прошлой осенью группа Колтрейна и Долфи играла на открытии Monterey Jazz Festival. Там Долфи иногда звучал так, будто подражал птичьему пению. Его соло на флейте за вечер до интервью заставили вспомнить Монтерей. Делал ли он это специально?
Долфи улыбается и говорит, что это было умышленно и что он всегда любил птиц.
Правомерна ли имитация птиц в джазе?
«Не знаю, правомерна ли она в джазе, - говорит Долфи, - но мне нравится. Так или иначе, это часть развития того, что я делаю. Иногда получается.
Дома [в Калифорнии] я играл, и птицы начинали свистеть вместе со мной. Я сразу прекращал то, что играл, и присоединялся к ним».
Он рассказал, как птичьи трели были записаны, а затем замедленно воспроизведены. Звук птичьих голосов был похож на звук флейты. И наоборот, ускоренная запись симфонического флейтиста была похожа на птичьи трели.
Закончив мысль о птицах, Долфи заговорил об использовании четвертьтонов в игре на флейте.
«Именно так и делают птицы. Их ноты находятся между нашими нотами. Ты хочешь сыграть что-то, похожее на них, например, что-то между фа и фа диез – приходится или опускаться, или подниматься на четверть тона. Это что-то! И вот ты играешь, и это получается. Хочется что-то из этого сотворить. В индийской музыке есть что-то похожее: разные гаммы и четверти тона. Не знаю, как вы это обзовете, но это прелестно».
Вот вопрос, который занимает умы критиков, но нечасто они решаются его задать: Что же пытаются делать Джон Колтрейн и Эрик Долфи? Или: Что они делают?
30-секундную тишину нарушает реплика Долфи «Хороший вопрос…» Он первым осмеливается озвучить свои цели в музыке.
«То, что я пытаюсь делать, меня забавляет. Вдохновение – вот что заставляет меня идти вперед. Оно помогает мне играть, это чувство. Как будто ты не имеешь представления, что будешь делать дальше. То есть, идеи есть, но всегда происходит нечто спонтанное. По-моему, это чувство и ведет всю группу. Когда играет Джон, в конце может получиться что-то, чего никто и не представлял. Или МакКой – точно так же. Или Элвин [Джонс, барабанщик], или Джимми [Гаррисон, басист]. Они солируют, они делают что-то по-новому. Вот что это для меня, так я чувствую».
«Эрик и я говорим посредством музыки недолго, где-то с 1954. Некоторое время мы были близкими друзьями. Мы наблюдали за музыкой. Мы всегда говорили о ней, обсуждали то, что было сделано за предшествующие года, потому что мы любим музыку. То, что мы делаем сейчас, началось несколько лет назад.
Несколько месяцев назад Эрик был в Нью-Йорке, а там как раз работала наша группа. Ему захотелось поиграть с нами. Тогда я сказал ему: зайди и поиграй – так он и сделал, и это было нечто, он всех нас завел. До этого мне хватало квартета, но вот пришел Эрик, и это было так, как будто Эрик – новый член нашей семьи. Он нашел новый способ выражать то, что мы выражали по-другому.
Когда он присоединился, мы решили посмотреть, что же из этого получится. Мы начали играть такие вещи, о которых раньше только говорили. С того времени, как он в бэнде, он как будто расширяет нас всех. С ним мы попробовали много нового, такого, чего раньше не делали. Это мне помогло, потому что я начал писать. Очень важно то, что есть вещи написанные так, что мы можем играть их вместе».
перевод: (с)2006, Ольга Тренина
Джон Колтрейн и Эрик Долфи отвечают джазовым критикам
Модераторы: wolk_off, AlexMachen